СЛУЧАЙ В ПИКЕТЕ

Степные просторы к востоку от реки Хопер заселялись позднее других окраин Донщины, но и здесь, как по всей Донской области, казачьи ху­тора разбросаны беспорядочно, без всякого плана. На берегах неболь­ших и маловодных в этой местнос­ти речушек, на балках и ериках ус­траивали свое жилье переселявшие­ся сюда из-за Хопра казаки. Новые поселенцы были вольны при выборе усадебных участков и занимали под них места там, где считали удобны­ми для своих хозяйств. Близость во­ды была основным и, пожалуй, единственным землеустроителем для вольных поселенцев. Чем ближе вода, тем удачнее считалась усадь­ба. Неорганизованностью в земле­устройстве и объясняется разбро­санность и бесплановость казачьих поселений. Так же беспорядочно селились и хутора по берегам небо­льшого притока Хопра реки Косар­ки.

Своё начало Косарка берет при скрещивании двух балок, и пробе­жав 60-70 извилистых верст, снача­ла с юга на север, а  затем с востока на запад, Косарка впадает в Хопер. При дружном таянии снега весною эта   небольшая   речонка   наливает­ся мутною водою до верхних краев своих крутых берегов, а жарким ле­том пересыхает почти на всем сво­ем протяжении, оставляя в продол­говатых ямах, заросших камышом и осокой, лишь небольшие круги зеленой от цветения и непроточности воды.

У самого истока Косарки более 160 лет назад появился хуторДуплятский. Он быстро разрастался и к началу нашего рассказа вырос в боль­шое поселение. Хутор тянется по обоим берегам Косарки вниз по те­чению на семь верст.

Одним из первых новоселов это­го хутора был подхорунжий Кирей с молодой женой Настей и сыном-подростком Федей. Быстро застро­ившись в южном конце хутора, подхорунжий зажил спокойной жизнью хлебопашца, но семейному счастью этих простых людей было отведено немного: вскоре ушел подхорун­жий в поход, на войну с Турцией, и не вернулся. Это был мой прапрапрадед.

В те далекие годы сообщения с фронта в отдаленные хутора посту­пали с большим опозданием, и каж­дая семья, имевшая на фронте близких ей людей, жила в напряженном неведении. Когда стало известно об окончании войны и о возвращении русских войск на родину, забегали, заволновались казачки в ожидании сыновей и мужей. Днем и ночью ждала Настя возвращения мужа, просыпаясь ночью и вздрагивая от стука оконной ставни, а днем выходила за околицу и всматривалась я прозрачное марево колыхающейся степи.

Однажды ранним утром услыша­ла моя бабушка крики: «Едуть, едуть! Казаки!» Она выбежала из хаты и, окруженная гурьбою ребятишек, заспешила за хутор в ту сторону, где проходил северный шлях. А оттуда неслась песня:

Напрасно   казачка   его   молодая

Утро и вечер на север глядит.

Все   ждет-поджидает   с   далекого края,

Когда казак милый-душа. прилетит.

Собравшиеся хуторяне молча провожали проходившую конницу. Ни один всадник не оторвался от колон­ны и не подвернул к жителям перво­го от границы казачьего хутора. Шли казаки других, более южных, станиц.

Песня вызвала у казачки сильную боль в груди: не о ней ли говорится в этой знакомой с детства песне. Не один раз пела она эту песню, и ни­когда слова ее не казались ей столь зловещими и не вызывали сер­дечной боли. Не скрывая слез, Нас­тя медленно, словно больная, пош­ла к хутору.

И вот однажды пришли домой ху­торские казаки. Подхорунжего сре­ди них не оказалось. Но моя бабушка не переставала ждать и надеять­ся. Ждала, теряла надежду и опять ждала.

Еще в раннем детстве З.Ф.Топилин -внук подхорунжего  - не раз слышал, как говорили о нашей семье, о его деде, погибшем в «турецкую кампанию». А однажды ему приве­лось слушать рассказ очевидца смерти деда. Сосед Топилиных - Панфер, участник турецкой войны, был неп­лохим рассказчиком, и Зиновий, учившийся в третьем классе церковно-приходской школы, хорошо понял и запомнил  сказанное дедом Панфером о случае, происшедшем в казачьем дозорном пикете в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. Само происшествие  кажет­ся  необычайным и интересным, а произошло это так.

Началась война России с Турцией. Летом 1877 года русские войска ус­пешно переправились через Дунай и взяли древнюю столицу Болгарии Тырнов и турецкую крепость Нико­поль. Дальше на Балканы русские войска в то время продвинуться не могли и после двух безуспешных штурмов Плевны закрепились на Шипкинском перевале. Для русской кавалерии началась утомительная сторожевая служба на флангах ос­новных сил своей армии.

Казачий полк, в котором служил подхорунжий Кирей Топилин, находился в распоряжении Рушукского отряда, стоявшего на реке Лом. Ночью казаки несли сто­рожевое охранение усиленными разъездами и заставами на флан­гах и за передней линией располо­жения своих частей, а днем стояли пикетами.

Однажды в пикет были посланы друг и хуторец подхорунжего Пан­фер с сотенным запевалой, чуба­тым казаком Денисом. Пикет уже много дней располагался у плетне­вого сарая, возле которого стоял стог сена, обдерганный казачьими конями. Окружающая местность была ровной и однообразной. Лишь далеко справа от пикета синей по­лосой тянулась возвышенность, да на ее фоне пестрела деревенька. Равнина хорошо просматривалась простым глазом, и пикет считался легким и безопасным. Более удач­ного случая для отдыха не дождать­ся, и Панфер предложил Денису ид­ти в сарай и отоспаться.

 – Ну, Денис,– сказал Панфер после отъезда от пикета казачьего взвода, стоявшего здесь в ночной заставе, – иди спать, потом сме­нишь меня.

Денис охотно согласился. Он быстро разнуздал коня, отпустил седельные подпруги и, обведя веселым взором незнакомый горизонт, исчез в темном створе сарая.

Проводив Дениса и управившись со своим конем, Панфер поднялся на сенной стог и подготовился к наблюдению за местностью. Начавшийся день обещал быть жарким. Пан­фер снял с себя мундир и повесил его на воткнутую в стог пику. Тень от мундира и должна была служить Панферу защитой от солнечных лу­чей.

Долго сидел неподвижно Панфер на своем посту среди окружавшего безмолвия, борясь с нараставшей жарой и давившей дремотой. Бо­рясь с сонливостью, Панфер запел:

Поехал казак далеко на чужбину

На добром коне своем вороном,

Навеки покинув родную краину,

Ему не вернуться в отеческий дом.

От песни казаку становилось лег­че, она напоминала ему родные места, близких лиц и разгоняла сонли­вость. Но как только кончалась песня, и он умолкал, вновь опускались веки, и дремота начинала одолевать часового. Дремлющими глазами во­дил Панфер по ровной лазури неба, по синей полосе далекой возвышен­ности, по пожелтевшей равнине. Чтобы не уснуть, Панфер приклады­вал берданку к плечу и целил в из­редка пролетавших птиц. Такое за­нятие надоедало скоро и Панфер усиленно старался вспомнить собы­тия из полковой жизни. Но походная жизнь была только тяжелой, но не разнообразной, и в памяти казака не возникало ни одного веселого или интересного события, которое мог­ло бы развеять дремоту и скуку. И Панфер задремал, держа бердан на коленях, но тут же встряхнулся и ругнул себя за слабость. Как бы ни спокоен пост, но Панфер не такой казак, чтобы нарушать установлен­ные правила, а кроме того, бывают всякие на войне случаи.

Солнце уже продвинулось далеко с востока к западу, и тень от сарая отодвинулась и обнажила спины ко­ней. Панфер сполз со стога и пере­вел лошадей в другое место. Ласково потрепав по гриве своего поход­ного друга Панфер вновь забрался на стог. И опять навалилась тяжесть сонливости на его веки, а перед дре­млющим взором замелькали, побе­жали знакомые лица.

Вот плывет образ его полногру­дой  жены  Марфуши.   На   зовущий ее взгляд Панфер улыбнулся, и даже крякнул, и исчезло сладостное видение,  и остался казак наедине с действительностью. И как широкая степь, полилась протяжная и грустная песня о родной сторонушке:

Сторона уж ты моя,

Эх, моя сторонка

– Сторона моя родная,

Я сюда не сам зашел,

На эту сторонку

– Занесла меня неволя.

Так в тоске по родине и тянулись часы казачьей пикетной службы Панфера.

Солнце уже перешло за полдень, когда Панфер соскочил со стога. Еще раз ласково похлопал он по шее коня, заглянул в его умные оран­жевые глаза и направился в сарай будить Дениса.

Укладываясь в темном углу на ду­шистое сено, Панфер думал: «Учаток  спокойный,   местность   ровная и Денис хороший казак, он знает службу и не подведет». Но все же Панфер крикнул из сарая Денису:

– Не усни, Денис, не прозевай  башибузуков!

–Пусть   едут   гости   дорогие,  встретим берданочкой,— отшутился Денис со стога.  – Не подведет,— сказал еще раз  про себя Панфер, засыпая. Но Денис подвел. Хорошо выспавшись в прохладном сарае, он зорко всматривался в окружающую местность и вскоре увидел  среди   зелено-желтого моря травы полосу картофеля.

Известно, что в полку всегда ка­зак чувствовал себя голодным, и в любое время суток он мог спать и есть.

Денис не был исключением, и он решил удивить спящего приятеля печеным картофелем. Правда, пое­хать и набрать десятка два картофе­лин Денис решил после короткого рассуждения: ехать или не ехать, и пришел к такому выводу: «До этой проклятой полосы не бог весть ка­кое расстояние, доскакать и выдернуть несколько кустов и вернуться к пикету потребуется не так много времени, местность – словно ла­донь, а сзади, не так далеко, казачьи сотни. Ничего произойти плохого не может за это время».

Все задуманное Денису не пока­залось рискованным, и он спрыгнул со стога и, как по тревоге, молние­носно подтянул седельные подпру­ги,  вскочил  в  седло  и   понесся   к темному картофельному полю. Не слезая с коня, вытащил несколько кустов, отряхнул с них землю и казачьим наметом возвратился к сараю. Предстояло развести костер, и как можно менее дымный, чтобы не привлечь внимание своих командиров. Такая задача была более трудной, но Денис  проделал  все  успешно.  

У бездымного костра увлекшийся Денис провел времени столько,  сколько потребовалось для шести всадников в черных бараньих папахах появиться из ложбины недалеко от казачьего пикета. Не займись печением картофеля, Денис давно бы увидел быстро и смело приближающихся всадников. Турецкая разведка, по-видимому, давно наблюдала за этим пикетом, изучила и узнала все, что относится к этому посту русских.   Уловив   момент,   башибузуки решили напасть на казачий пост, и вот шесть всадников остановились за стогам, с противоположной от  костра стороны. Трое спешились и, передали своих коней товарищам.  

По-кошачьи    тихо    спешившиеся башибузуки вошли в сарай. Панфер слышал конский топот и поднял го­лову, но звуки стихли, и Панфер успокоился, отнеся слышанное к своим коням. Он все же решил встать, чувствуя себя отдохнувшим, но задержался на сене, отдавая дань приятной неге и беспечности. Новый шо­рох и в прорезь мундира Пан­фер увидел в дверном просвете ба­шибузуков. Он не успел подумать, как один из черкесов подошел к лежавшему Панферу и взял стоявшую у стены шашку.

Башибузук вынул шашку, приседая, как это делали пеши-по-конному, рассек над  головою Панфера воздух. Тот звучно охнул, но клинок пронесся над  головой. Ничего не  подозревая в сарай вошел Денис.. Левой он рукой придерживал шашку, а правой зажимал полу мундира. Его лицо  выражало лукавство. Казаку было чем удивить друга.

— Панфер,— громко крикнул Денис,— вставай, картошку…

Голос Дениса погас.  Он увидел башибузука.

После короткого совещания  один из башибузуков  на ломаном русском языке приказал казакам садиться на коней..

Казаки начали подтягивать подпруги, переглядываясь между собой выражая удивление. Поступки башибузуков были необычны на этот раз. Башибузуки не брали в плен казаков, а те отвечали взаимностью, и ничто, кроме расправы на месте, не существовало между врагами. Смерть за смерть ­– вот единственный обычай между башибузуками и казаками. А сейчас шло не по обычаю и это удивило пленных казаков. Садясь в седла, казаки думали не о милости врагов, а о страшной своей участи, ожидавшей их в турецком плену. Смерть от кривого ятагана не казалась им такой страшной, как плен. И это не было преувеличением. С трудом оторвал Панфер свое тело, садясь в седло, но оказавшись на своем коне, он почувствовал облегчение. Знакомый круп принес облегчение и мелькнула надежда на спасение. Если у казака имеется конь и ничего другого для защиты,  то конь дает уверенность в действиях. У Панфера зародилась надежда на спасение. Только оторваться от врага, а там дело спасения будет решаться быстротою конского бега. О том что, башибузуки могут стрелять и убить при беге, Панфер не думал и не хотел думать. Только бы оторваться от врага, только бы представился случай. На своего четырехногого друга Панфер крепко надеялся. Его конь быстр, хорошо выезжан. На любом аллюре Панфер останавливал своего коня в три счета  и в один счет бросал с места в карьер. Эти качества коня учитывал Панфер и надеялся на успех. Лишь бы случай, лишь бы подвернулся удобный момент для скачки. А бегство возможно только на быстром аллюре.

Башибузуки знали, что казачьи пикеты днем не проверяются, и сейчас они не ждали появления казачьих разводов или проверочных конных дозоров. Казачьи сотни стояли  где-то не так далеко, укрывшись складках местности. Башибузуки не спешили.

Восемь всадников ехали в одной шеренге. Казаки рядом, справа и слева по обеим сторонам по три башибузука. «Бежать»,- думал  Панфер, поглядывая на Дениса,  чтобы взглядом сообщить ему о своем решении. Всегда веселый и шутливый Денис теперь казался тяжело больным. Светло-русый чуб сотенного запевалы обвис, иссиня-темные  губы слегка дрожали.

Панфер казался спокойным. Лишь вглядевшись,  можно было уловить на его лице озабоченность и грусть, но это было волнение, хорошо скрываемое Панфером. Панфер давно опытным взглядом природного кавалериста оценил добротность вражеских коней, сравнивая их с казачьими, но появившееся у него решение бежать не изменилось. Вот и картофельное поле. У казаков оно вызвало еще большую тревогу, а у башибузуков — веселое настроение. Молодой башибузук, который опробовал в сарае казачью шашку над головой Панфера, поднял серебряную рукоятку плети, легко коснулся ею  плеча Дениса и что-то сказал своим товарищам. Как и в сарае, башибузуки залились беззвучным гортанным смехом. Стыд обжег с ног до головы Панфера, и он из-под сдвинутых бровей зверем посмотрел на молодого башибузука, задержав свой взгляд на рукоятке его кинжала.  

Время, однако, шло, расстояние от казачьего пикета все увеличивалось, все ближе подъезжали к расположению турецких войск, и все дальше сзади оставались свои. День  склонился к вечеру. Жара, так не милосердно парившая Панфера в пикете, сменилась вечернею прохладой. Солнце спустилось к горизонту, косые его лучи обильно осыпали золотою пылью равнину, а в изумрудно-желтой траве невидимые перепела громко выговаривали «спать  пора»!

Мягкое бездорожье, заросшее высокой травой, вдруг перешло в твердую непахать, и башибузуки перевели коней на рысь.  Кони дружно взмахнули головами и, освобождаясь от сдерживаемых их поводьев, устремились вперед. Кавалеристы знают, что строевые кони понимают желание всадников и всегда стремятся опережать других, рядом идущих коней. Редкий случай, когда всадник не одобрит своего коня   в подобных случаях. На этом принципе и построил план своего побега Панфер. Он ослабил повод, и его конь рванулся вперед, увлекая за собою остальных. Через минуту вся группа неслась крупной рысью. Впереди невысокий курган. «Здесь!»— подумал Панфер, посылая коня вперед и призывно взглянул на Дениса. Кони дружно вскочили на возвышенность, и Панфер круто осадил коня.

– Назад, Денис! — крикнул Пан­фер и его конь, понимая маневр всадника, присел на задние ноги, затормозил бег.

Еще секунда и Панфер повернул назад.

Денис раньше башибузуков уга­дал намерение Панфера и повернул за ним, но выигрыш во времени у Дениса был меньше. Башибузуки повернули за своими пленниками, а те уже распластанными птицами лете­ли над равниной. Над молчавшей равниной забушевали дикие крики, засверкали кривые ятаганы, и нача­лась страшная погоня.

Панфер дал полную волю своему коню и следил лишь за его бегом. В другое время он полностью бы пе­редоверил скачку коню, но сейчас ошибка умного животного может оказаться роковою. Предательская рытвина, борозда, заросшая тра­вою, может подвести. В такой ответственный момент требуются глаз седока и его совместные с конем действия. Панфер прильнул головою к конской гриве, облегчая бег коня, а тот прижал уши, летел во всю силу казачьим наметом.

Враги не ожидали такой безрас­судной смелости своих пленников и увлеклись погоней. Они не открывали огня, желая поймать казаков живыми. Это и было ошибкой баши­бузуков. Вскоре они поняли, что настичь быстро пленников им не удаст­ся и открыли по казакам стрельбу из ружей. Над безлюдной местно­стью застучали выстрелы, засвисте­ли пули. Панфер оглянулся и радостно отметил, что расстояние до преследователей не сократилось. «Уйти от ятагана, а пуля на скаку, шальная пуля», – подумал Панфер.

А как с Денисом? Положение Де­ниса было опасным. Конь Дениса заметно ослабил бег, и Панфер определил: ранен  Денисов  конь. И действительно, молодой башибузук с угрожающей быстротой настигал Дениса. Уже кривая белая полоса  стали повисла над крупом Денисо­ва коня.  Страшно было Панферу, но не смотреть он не мог, и с тос­кой оглянулся назад. Он видел, как  башибузук опустил ятаган, и чуба­тая голова Дениса,  крутнувшись в воздухе, как тяжелый большой мяч, скатилась в траву. Конь рванул в сторону и безглавое тело всадника упало на землю. Панфер закрыл гла­за и, не отдавая себе отчета, ударил плетью своего коня.

Увлекшись погоней, башибузуки не заметили подступавшую уже к ним опасность. Они не видели, как из-за сарая пикета выскочили каза­ки. Полувзвод казаков, выступив­ший на ночную заставу, нашел пи­кет пустым. Разделившись на две группы, казаки кинулись спасать товарищей. Одна группа решила от­сечь башибузукам путь к отступле­нию, а вторая предупредить распра­ву над безоружными Панфером и Денисом. Но спасти Дениса было уже поздно. Башибузук настиг его раньше, чем подоспели казаки.

Молодой башибузук, срубив Де­ниса, погнался за Панфером, но конь Панфера нисколько не ослабил бег, удивительно ровно и сильно уходил от башибузуков к пикету. Панфер раньше башибузуков уви­дел казаков и, забыв о том, что он без оружия, повернул назад с кри­ком: «Братцы!» Ничего другого не мог произнести Панфер, и сквозь радостные слезы смотрел на стремительный карьер переднего казака. Это был подхорунжий Топилин. Подхорунжий скакал впереди второй группы. Его рыжий донской конь с необыкновенной легкостью нес всадника к молодому башибузуку. Пан­феру казалось, что конь подхорун­жего своими ногами не дотрагива­ется до земли, а плывет над травою...

( Продолжение следует)

Г. Топилин.